Более угнетающей и тяжелой информации за последнее время еще не было – согласно отчету минздрава России, который размещен в открытом доступе, за первое полугодие 2018 года Северная Осетия заняла первое место среди российских регионов по росту смертности.

Ощущение такое, словно тебя ударили обухом по голове – в глазах потемнело от страшных цифр. Почти на 11% возросла смертность лиц трудоспособного возраста, а это потеря кормильцев, неполные семьи, когда дети воспитываются без отца или без матери, и это в наше мирное время, в 21 веке.

А есть еще и другой показатель, согласно которому, республика вошла в число лидеров по росту летальных исходов в результате онкологических заболеваний. В Северной Осетии рост смертности от новообразований составил 16,1 %, и выше только Красноярский край — 41,6% и Ненецкий автономный округ – 21,3%.

Что за напасти такие, и откуда они взялись на наши головы, и пришли в родную республику, причем в одночасье?

А ведь еще 10-12 лет назад мы постоянно говорили о том, что рождаемость в РСО-Алания превышает смертность, наблюдается естественный прирост населения. Здесь и немного окрепшая система здравоохранения свою роль сыграла, и материнский капитал, который стартовал еще в 2007 году с суммы 250 тысяч рублей, также внес свой положительный вклад. Одним словом, появился свет в конце тоннеля, но ненадолго, видать.

Вот есть официальная статистика, на которую, кстати, опираются идеологи пенсионной реформы, и речь идет о том, что с 2000 по 2017 годы продолжительность жизни в России у мужчин возросла на 8,5 лет, а точнее, с 59 лет до 67,5 лет, а у женщин на 5,4 года с 72, 26 до 77, 64.

Интересно, а как наша республика вписывалась в эти показатели по годам, по пятилеткам? Может мы и вовсе выпадали из общероссийской колеи – вот бы это точно узнать, но негде.

Странно, что когда наши парламентарии за исключением трех депутатов единогласно проголосовали за первый вариант пенсионной реформы, то никто таких вопросов не задавал. Может сейчас, после публикации отчета федерального минздрава вопросы появятся?

Вывод пока напрашивается наихудший – там, где начинаются показатели смертности и продолжительности жизни, там начинаются лукавство и эквилибристика. И все это потому, что для правды нужна смелость.

И что остается делать в такой ситуации, на кого надеяться?

Разве что, на свой мобильный телефон, точнее на список контактов. Каждый его просмотр – это горестные воспоминания о друзьях, родственниках и просто знакомых. Их пришлось провожать в последний путь, а номера телефонов людей в возрасте от 40 до 60 лет, так и остались в памяти, и о том, чтобы удалить этот номер, на который не ответят знакомым голосом, даже мысли не возникало – рука не поднимается.

Против жесткой и суровой истины не попрешь – люди, далеко не пенсионного возраста, буквально «сгорали» за несколько недель и месяцев от безжалостной онкологии и многоликого спектра сердечно-сосудистых заболеваний.

Своими ногами они шли в наши больницы, но обратно уже не выходили. И кому сейчас нужны эти расчеты: а сколько дней от постановки диагноза, который звучит как приговор – рак, ушло до даты смерти. Две-три недели, два-три месяца или два –три года. Но что нам дают эти сроки?

Ровным счетом — ничего, и ровным счетом ничего не поменялось в нашей медицине — как были две глобальные проблемы, а это правильность постановки диагноза и правильный выбор схемы лечения, так они и остались.

Вопросы, связанные с новым оборудованием, передовыми методиками и способами лечения, новыми больницами, поликлиниками, амбулаториями, спецавтомобилями, подготовкой и переподготовкой медицинских кадров –это лишь как внутренние конструкции, подпирающую пирамиду, на вершине которой две глобальные проблемы.

А если сделать краткий экскурс в новейшую историю, то с 2006 года в Северной Осетии, как и по всей России, стартовал приоритетный национальный проект «Здравоохранение». Тогда укрепляли первичное звено оказания медицинской помощи населению, прекрасно понимая, что чем ближе врач, а тем более оснащенный оборудованием, тем качественней эта самая помощь.

И зарплату участковым врачам подняли на пять тысяч рублей, а тогда это были деньги — не чета сегодняшним, и новые кареты

«Скорой помощи» в республику поступали. Тогда старались максимально насытить те же поликлиники портативными и стационарными средствами диагностики, чтобы не гонять людей по больницам и очередям.

Еще 12 лет назад страна открыла свои ворота так называемому «тяжелому оборудованию» в виде импортных аппаратов КТ и МРТ, и в ходу у специалистов была дифференциация тех же МРТ по количеству срезов.

Дальше – больше, в 2012 году стартовала почти двухмиллиардная по своей стоимости программа модернизации здравоохранения, и это был капитальный ремонт лечебно-профилактических учреждений в республике, внедрение современных стандартов лечения и информатизация учреждений здравоохранения.

На одном полюсе – большие деньги, как говорится, «по любому» вложенные в людей, а на другом полюсе — чисто людское восприятие системы здравоохранения.

Но все-таки, как это ни удивительно, цифры и всевозможные показатели, больше понятные специалистам-медикам, все же не смогли перебороть засевший в глубине сознания обывателя образ мышления и действий.

Разве за истекшие 12 лет, мы начали по — другому воспринимать информацию о том, что близкому тебе человеку требуется госпитализация? Нет, нисколько!

По-прежнему, ищем знакомых и родственников среди всех звеньев больницы, снизу и до самой верхушки — начиная с медсестры, лечащего врача, завотделением, главного врача и даже министра.

Находим, говорим, просим, объясняем, но в конечном итоге, превалирует простое человеческое сомнение: а вдруг меня не так поняли? А вдруг главврач не стал говорить то, что для него очевидно, но для близких это слышать крайне неприятно — точнее, это на уровне семейной катастрофы, когда надо готовиться к худшему исходу.

Даже перепроверенная по многим каналам информация о том, что за «твоим больным» организован надлежащий осмотр и уход, и нет никаких проблем с лекарствами, уколами и капельницами, все равно оставляет в глубине души чуточку места для сомнений: а что если лекарства не очень, может нужны другие, посильнее,

поэффективней, а значит, и подороже? А вдруг тот самый медицинский страховой полис не покрывает расходов на эффективные препараты, и поэтому и дают то, что подешевле, и то, что называется аналогом. Но аналогов-то самой жизни не существует.

Вот словно волка флажками, так и мы обложили систему здравоохранения страховой медициной, и что от этого выиграли? Судя по последним показателям роста смертности, ответ на поверхности, легко просматривается на кладбищенских памятниках, как бы тяжело это не было осознавать.

Еще со школьных времен хорошо помню фразу о том, что любую болезнь легче предупредить, чем лечить, и часто восторгаюсь ее лаконичностью и глубоким смыслом. Однако существующая сегодня профилактика в общественном мнении воспринимается как пародия на диспансеризацию.

Чем сейчас рискует директор малого предприятия, если 20-25 человек, находящихся в его подчинении, не пройдут диспансеризацию? Ничем, абсолютно.

К тому же, нельзя опубликовать его фамилию, имя и отчество в печатном издании или на интернет-ресурсах, а тем более приложить его фотографию — здесь на страже его персональных данных стоит федеральное законодательство.

Реальные рычаги воздействия на такого работодателя напрочь отсутствуют, а взывать к совести бессмысленно, потому что она (совесть) уже не в ходу, причем не один десяток лет.

Конечно, можно попробовать вменить поголовную диспансеризацию подчиненных работодателю через законодательство, но это будет очередным давлением на бизнес, который «кошмариванию» не подлежит.

Вот и приходится грустно взирать на сложившееся состояние дел в части упреждения болезней, о системе упреждения даже речи нет ввиду ее полного отсутствия.

И как бы кто не хвалил нынешнее рыночное время, когда все покупается и продается, придется возвращаться в советские времена, с тотальной, поголовной диспансеризация населения.

И это не ностальгия, а вопрос жизни и смерти.